| Три дня после роковой
ночи, в девять часов утра, Германн
отправился в *** монастырь, где должны
были отпевать тело усопшей графини. Не
чувствуя раскаяния, он не мог однако
совершенно заглушить голос совести,
твердивший ему: ты убийца старухи! Имея
мало истинной веры, он имел множество
предрассудков. Он верил, что мёртвая
графиня могла иметь вредное влияние на
его жизнь, - и решился явиться на её
похороны, чтобы испросить у ней
прощения. |
Three days after the fateful night, at nine
o'clock in the morning, Germann set out for the *** Monastery, where the
funeral rites of the countess were taking place. Although not feeling
remorseful, he was not able, however, to completely stifle the voice of
his conscience, which kept repeating to him: You are the murderer of the
old woman! Having little true beliefs, he had a great number of
superstitions. He believed, that the dead countess was able to have a
harmful influence on his life, - and decided to humbly appear before
her, so as to beg for her forgiveness. |
| Церковь была полна.
Германн насилу мог пробраться сквозь
толпу народа. Гроб стоял на богатом
катафалке под бархатным балдахином.
Усопшая лежала в нём с руками,
сложенными на груди, в кружевном чепце
и в белом атласном платье. Кругом
стояли её домашние: слуги в чёрных
кафтанах с гербовыми лентами на плече и
со свечами в руках; родственники в
глубоком трауре, - дети, внуки и
правнуки. Никто не плакал; слёзы были бы
- une affectation. Графиня была так стара, что
смерть её никого не могла поразить и
что её родственники давно смотрели на
неё, как на отжившую. Молодой архиерей
произнёс надгробное слово. В простых и
трогательных выражениях представил он
мирное успение праведницы, которой
долгие годы были тихим, умилительным
проготовлением к христианской кончине.
"Ангел смерти обрёл её, - сказал
оратор, - бодрствующую в помышлениях
благих и в ожидании жениха полунощного".
Служба совершилась с печальным
приличием. Родственники первые пошли
прощаться с телом. Потом двинулись и
многочисленные гости, приехавшие
поклониться той, которая так давно была
участницею в их суетных увеселениях.
После них и все домашние. Наконец
приблизилась старая барская барыня,
ровесница покойницы. Две молодые
девушки вели её под руки. Она не в силах
была поклониться до земли, - и одна
пролила несколько слёз, поцеловав
холодную руку госпожи своей. После неё
Германн решился подойти ко гробу. Он
поклонился в землю и несколько минут
лежал на холодном полу, усыпанном
ельником. Наконец приподнялся, бледен
как сама покойница, взошёл на ступени
катафалка и наклонился... В эту минуту
показалось ему, что мёртвая насмешливо
взглянула на него, прищуривая одним
глазом. Германн поспешно подавшись
назад, оступился и навзничь грянулся об
земь. Его подняли. В то же самое время
Лизавету Ивановну вынесли в обмороке
на паперть. Этот эпизод возмутил на
несколько минут торжественность
мрачного обряда. Между посетителями
поднялся глухой ропот, а худощавый
камергер, близкий родственник
покойницы, шепнул на ухо стоящему подле
него англичанину, что молодой офицер её
побочный сын, на что англичанин отвечал
холодно: Oh? |
The church was full. Germann was scarcely
able to make his way through the crowd of people. The coffin stood on a
magnificent catafalque under a velvet canopy. The dead woman lay with
her arms folded on her chest, in a lace bonnet and in a white satin
gown. Around her were her own domestic helpers: servants in black coats
with coats of arms on the shoulders and with candles in their hands; her
relatives were in deep mourning, - children, grandchildren and great
grandchildren. Nobody cried; tears would be - une affectation. The
countess was so old, that her death was was not able to affect anybody
and that her relatives for a long time had looked on her, as on someone
who had outlived her life. The young bishop pronounced the funeral
words. In simple and touching expressions he presented the peaceful
death of a righteous person, that her long life was a quiet,
moving preparation for a Christian end. "The angel of death has
taken her, - the orator said, - having stayed awake in thoughts of
thanks and in expectation of the midnight bridegroom". The service
was performed with a sad decorum. The relatives were the first to say
good-bye to the body. Then the numerous guests moved past, who for a
long time, had come and bowed to her, participating in their vain
amusement. After them came all the domestic servants. Finally the old
house keeper approached, a contemporary of the deceased. Then came two
young girls who had carried her under the arms. One did not have the
strength to prostrate herself to the ground, - and the other shed
several tears, having kissed the cold hand of her mistress. After her
Germann decided to go up to the coffin. He bowed to the ground and for
several minutes lay on the cold floor strewn with firwood. Finally he
lifted himself up, as pale as the deceased, and went up the steps of the
catafalque and bowed... At that moment, it appeared to him that the dead
woman mockingly glanced at him and winked. Germann, hurriedly moved
backwards, stumbled and fell on his back onto the ground. He was lifted
up. At the same time Lizaveta Ivanovna was carried out in a swoon to the
church porch. This episode disturbed for several minutes the solemnity
of the mournful ceremony. Among the visitors rose a muffled murmur, and
a thin chamberlain, a close relative of the deceased, whispered in the
ear of an Englishman who stood beside him, that the young officer was
her illegitimate son, to which the Englishman coldly replied: Oh? |
| Целый день Германн был
чрезвычайно расстроен. Обедая в
уединённом трактире, он, против
обыкновения своего, пил очень много, в
надежде заглушить внутреннее волнение.
Но вино ещё более горячило его
воображение. Возвратясь домой, он
бросился, не раздеваясь, на кровать и
крепко уснул. |
The whole day Germann was extremely upset.
Having lunch in a secluded inn, he, against his habit, drank a great
deal, in the hope of stifling his internal emotions. But the wine still
heightened his imagination. Returning home, he threw himself, not
undressing, onto the bed and fell into a deep sleep. |
| Он проснулся уже ночью:
луна озаряла его комнату. Он взглянул
на часы: было без четверти три. Сон у
него прошёл; он сел на кровать и думал о
похоронах старой графини. |
He woke up in the night: the moon illuminated
his room. He looked at his watch: it was a quarter to three. Sleep
passed him by; he sat up in bed and thought about the funeral of the old
countess. |
| В это время кто-то с
улицы заглянул к нему в окошко, - и
тотчас отошёл. Германн не обратил на то
никакого внимания. Чрез минуту услышал
он, что отпирали дверь в передней
комнате. Германн думал, что денщик его,
пьяный по своему обыкновению,
возвращался с ночной прогулки. Но он
услышал незнакомую походку: кто-то
ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь
отворилась, вошла женщина в белом
платье. Германн принял её за свою
старую кормилицу и удивился, что могло
привести её в такую пору. Но белая
женщина, скользнув, очутилась вдруг
перед ним, - и Германн узнал графиню! |
At that time someone from outside glanced at
him through the window, - and immediately moved away. Germann did not
pay any attention to it. The next minute he heard the door being
unlocked in the ante room. Germann thought, that his servant, drunk as
usual, was returning from a night outing. But he heard an unfamiliar
walk: someone was walking, slowly shuffling their slippers. The door
opened, a woman in a white dress entered. Germann mistook her for for
his old wet nurse and was astonished, at what had brought her at such a
time. But the pale woman, having glided in, appeared suddenly in front
of him, - and Germann recognised the countess! |
| - Я пришла к тебе против
своей воли, - сказала она твёрдым
голосом, - но мне велено исполнить твою
просьбу. Тройка, семёрка и туз выиграют
тебе сряду, - но с тем, чтобы ты в сутки
более одной карты не ставил и чтоб во
всю жизнь уже после не играл. Прощаю
тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился
на моей воспитаннице Лизавете Ивановне... |
- I have come to you against my will, - she
said with a firm voice, - but I have been commanded to fulfil your
request. The three, seven and ace, one after the other, are the winning
cards, but with them, you must not play more than one card in twenty
four hours, and you must not play in your whole life ever after. I shall
forgive you my death, if you marry my ward Lizaveta Ivanovna. |
| С этим словом она тихо
повернулась, пошла к дверям и скрылась,
шаркая туфлями. Германн слышал, как
хлопнула дверь в сенях, и увидел, что
кто-то опять поглядел к нему в окошко. |
With these words she silently turned, and
went to the door shuffling her slipppers, and disappeared. Germann
listened, how the door banged in the entrance hall, and saw, that
someone was again looking at him through the window. |
| Германн долго не мог
опомниться. Он вышел в другую комнату.
Денщик его спал на полу; Германн насилу
его добудился. Денщик был пьян по
обыкновению: от него нельзя было
добиться никакого толка. Дверь в сени
была заперта. Германн возвратился в
свою комнату, засветил свечку и записал
своё видение. |
Germann for a long time was not able to come
to his senses. He went into the other room. His servant was sleeping on
the floor; Germann scarcely could wake him. The servant was drunk as
usual. It was impossible to get anything sensible from him. The door in
the hall was locked. Germann returned to his room, lit a candle and
wrote down his vision. |